«Я не хочу быть рабом системы». Педиатры — анонимно и честно о своей работе
Чем отличаются условия в государственной клинике и частной? Как изменилась работа из-за пандемии? Что будет, если не выполнить план по пациентам? Педиатры рассказали «Правмиру».
Не примешь за месяц 300 пациентов — штраф
Мария, Воронеж
Перешла из государственной поликлиники в частную
Стаж работы: 4 года
Зарплата: сдельная
— Я два года отработала в государственной поликлинике. Пришла туда из института. Конечно, были и ошибки, и положительные моменты, и тяжелые случаи. Я вылечила определенное количество детей, работала с родителями. Работа на участке — это примерно 800 человек на врача. И врач должен уметь работать с ними: с родителями и с детьми. С некоторыми родителями мы до сих пор поддерживаем связь. Это был хороший опыт и знания. Но потом меня пригласили работать в частную клинику, и возвращаться в поликлинику я больше не хочу. Я не хочу быть рабом системы.
В частной клинике мне комфортнее и удобнее. Здесь у меня есть возможность лечить детей. Есть время на то, чтобы пообщаться с ребенком и родителями, спокойно его осмотреть.
А в государственной поликлинике тебе отводят семь минут на ребенка. И за это время ты должен все успеть. Конечно, это невозможно. Ты задерживаешься, очередь копится. Появляются недовольные. Если на врача или даже на поликлинику кто-то из недовольных родителей напишет жалобу, на врача могут наложить штрафные санкции.
Я думаю, эти цифры придумывают не на местах и даже не в регионах, а кто-то выше. На первичный прием дается чуть больше времени, десять минут. А на повторный уже очень мало. Когда я начинала работать четыре года назад, все было, в принципе, неплохо. А к чему скатилось сейчас, это уже плачевно.
Есть план по пациентам.
Ты должен за месяц принять 300 пациентов, иначе опять ждут штрафы.
Если эта цифра не выходит, например, лето, дети не болеют, ты просто дописываешь «левак», приписываешь лишние цифры, чтобы не лишаться денег. Все это знают и все понимают. Не допишешь — не получишь зарплату.
Зарплата в государственной поликлинике составляется из нескольких критериев. Там есть оклад, раньше еще были участковые деньги, они назывались «президентские». Когда мало кто хотел работать терапевтами, придумали надбавку врачам — еще десять тысяч плюс к окладу. Потом эти «президентские» деньги убрали и ввели штрафные санкции за невыполнение плана.
В государственной поликлинике ты на окладе. Можешь работать, как проклятый, писать эти талоны и получать 35-40 тысяч рублей. Несоизмеримы и нагрузка, и качество этой медицинской услуги. Мы же теперь не лечим, мы теперь оказываем услугу.
В частной — сдельная оплата. Если к тебе пришли пациенты, ты заработал. Нет — значит, нет. Никто тебе просто так платить не будет. Но если ты — хороший врач, то к тебе придут. Все зависит от твоей компетенции и от имени.
Ты можешь заработать те же деньги или больше, но не сидеть и не заниматься написанием «левых» талонов и всего прочего. Ты заработаешь эти деньги честно: честно пришел, честно полечил людей, честно заработал.
В государственную поликлинику ты пришел из института, и никому твои знания, в принципе, не нужны. Ты как рабочая сила.
А частная клиника больше заинтересована в том, чтобы клиенту оказать качественную услугу. Там могут отправить на курсы, конференции. Проводят обучающие тренинги для врачей, могут подтолкнуть получить еще одно образование.
Люди ведь тоже не дураки. Они понимают, что за качественную услугу надо заплатить. И, если есть возможность, лучше пойти в частную клинику и заплатить доктору, чем идти в государственную, где тебя врач и посмотрит, и полечит за семь минут.
Я не говорю о том, что в государственных клиниках нет хороших врачей. Но я думаю, что большинство уже ушло в частную медицину. Нет, скорее, возможности быть хорошим врачом. Государство создает именно такие рамки.
«Тяжело даются хамство и неблагодарность»
Тина, Томск
Участковый педиатр в государственной поликлинике
Стаж: больше 10 лет
Зарплата: около 50 тысяч рублей/ставка
— Я начинала работать как детский врач. Отработала семь лет. Потом получила второе высшее образование, экономическое, и работала совсем в других сферах. После 45 лет мне это все надоело. Я с огромным удовольствием снова прошла специализацию за полгода и вернулась в педиатрию.
Помню, как заведующая пришла ко мне и спросила: «Вы счастливы?» — «Абсолютно!»
У меня нет категории, потому что лень и некогда ее защищать. Я работаю на полторы ставки и получаю в среднем 80 тысяч рублей. В том году мы получали больше: я работала в ковидной бригаде, нам платили «ковидные». Это плюс к зарплате еще довольно приличная сумма, иногда доходило до 70-80 тысяч рублей в месяц. Сейчас «ковидные» всем урезали. Я считаю, что, в целом, зарплата достойная, но за нее приходится попахать. Получается около девяти часов в день работы. Но пока что эту нагрузку я переношу легко.
В целом, условия нормальные, я не вижу никаких проблем. Компьютеры есть, хотя принтер и может барахлить. Хотелось бы, чтобы нам купили куртки, а не мы свои таскали. Но, знаете, с зарплатой в 90 тысяч я уж как-нибудь куплю себе куртку за две тысячи и буду нормально в ней ходить. Тем более, что куртки эти мы по очереди носим.
В прошлом году, когда мы еще не знали, как лечить ковид, у нас были респираторные бригады. Тогда принцип участковости был другой: все респираторные вызовы записывались в бригаду из четырех человек. Два утром, два вечером. И мы так работали на 12 участков. Поликлиника делилась на зоны: зеленую и красную. В красной зоне были повторные случаи с ОРЗ. В зеленой — диспансерные больные. Вот и вся разница. Сейчас такие бригады тоже есть, я в такой работаю по понедельникам и вторникам.
Сейчас, если это вызов по ОРЗ, то приезжает врач из респираторной бригады. Если просто повышенная температура, то приходит обычный врач в обычной маске. Ничего ни с кем не делается: все уже давно переболели и понаставили прививок. В том году было страшновато, когда из поликлиники почти все врачи ушли на больничные листы. И болели, кто тяжело, кто не очень. Но к тому моменту мы уже хорошо знали, как нужно это лечить, и помогали друг другу, поддерживали. Даже молились друг за друга.
Меня, как участкового врача, любят на участке. И мы рады друг друга видеть после отпуска. Хороших людей большинство. Но, бывает, что один-два человека надолго испортят настроение. Мы — живые люди, не компьютеры, и тяжело даются хамство и неблагодарность. Не тотально, конечно, но очень много хамства. Вплоть до мата и прямого оскорбления, недостойного поведения.
Здесь это практически каждый день: можно нахамить врачу, и тебе ничего не будет.
Машин у участковых врачей нет: на одном участке нет смысла их иметь, если это не частный сектор. У дежурного врача машины есть. Я работаю дежурным врачом в ковидной бригаде, у нас машины, конечно, есть. Тем более, что мы в СИЗ. А в этом костюме покемона пешком по всему городу не находишься.
Тяжело, когда тебя вызывают, ты в этом костюме идешь, на голове у тебя забрало, ты подъезжаешь к дому, а он перегорожен. В машине жарко, теплее ты одеться не можешь. Выходишь. Двести-триста метров идешь, на тебя дует. Подходишь, домофон не работает. Люди об этом не позаботились. Очень много таких нюансов. Меня просто трясет: как так можно? Я не знаю, кто виноват в этой ситуации. Наверное, власти. Люди же не понимают этого, они не ходят в этих костюмах. Мы все грешные, мы реально не понимаем, когда кому-то тяжело. А вот власти должны регулировать этот процесс.
Что еще бывает тяжело?
Вызовы принимаются до восьми, и ты работаешь до восьми. И вот какая-нибудь мама, у которой ребенок болеет четыре-пять дней, в 19:30 вспоминает: «Надо вызвать врача!»
И тебе надо вызвать машину, съездить его посмотреть, приедешь, время уже девять или десять. Это раздражает.
Силы отнимает бумажная работа. Классический мой день: три часа на приеме. Если не успела за прием, можешь остаться доделать дела. Потом еще бумажной работы на три-четыре часа. Три часа в день ты просто пишешь всякую ерунду и бесконечные отчеты. Потом столько же ходишь по участку.
У каждого своя поддержка. Кто-то после работы занимается йогой или идет заливать горе горячительными напитками.
Я — человек верующий, меня поддерживает церковь, пастор, братья и сестры. В минуты отчаяния я внутренней молитвой прошу, чтобы мне полегче было работать. Мне нравится, когда хороший коллектив. У нас он хороший. В ординаторской мы обсуждаем какие-то случаи, можем помочь друг другу, смеемся.
Мы, врачи, ведь такие: когда удается поставить правильный диагноз, быстро помочь кому-то, мы прямо счастливы, собой гордимся, что у нас есть знания, что у нас получилось. Очень сложно это бросить и уйти, если у тебя нет других обстоятельств.
Меня почти все устраивает. Бывает, думаю: «Все, я уйду, у меня нет больше сил». А бывает нормально. Пока я работаю так. Да и зарплата неплохая.
А еще, какие бы у тебя не были проблемы, или какая бы не была мамаша с ребенком, приходят чистые души, дети. Они подходят и обнимают тебя просто так, им ничего не надо взамен. Они меня знают, называют тетей Тиной.
Недавно была у меня девочка пяти лет. Она сидит и говорит: «Хочу вам сказать, что вы — классный доктор!» Как это не считать поддержкой? Это Бог, который говорит словами ребенка. Я рассказываю, и меня это саму трогает до слез. Кто-то меня рисует и приносит портрет. Иногда приходят мальчики, подойдут, молча обнимут тебя. Посмотрят на тебя своими глазками, и ты понимаешь: «Вот оно, то место, где ты должен быть!»
Фото: Йонатан Синдель / newsru.co.il
«В отпуске я обычно на работе»
Елена, Петербург
Педиатр в детском доме
Стаж работы: 1 год и 3 месяца
Зарплата: 45 000 рублей/полторы ставки
— Это вышло случайно. После вуза я поехала работать в лагерь. А там как раз были четыре центра содействия семейного воспитания. Они сейчас так называются. И меня позвали работать в один из этих центров.
Представлений о том, как это будет, не было. Я даже не спрашивала о специфике работы, о своих обязанностях. Просто пошла пробовать.
Это пятидневка, восьмичасовой рабочий день. Есть свой личный кабинет, где я заполняю все бумажки. В детском доме больше бюрократии, чем в поликлинике. Очень много бумажек для комитета, опекунов, плюс внутренняя документация.
И есть смотровая, куда приходят дети. Я их там осматриваю, там же и лечим при необходимости. У нас больше 90 детей.
Дети здесь живут с трех лет, иногда раньше, и могут находиться до 23 лет. Когда ребенку исполняется 18 лет, мы не можем просто его отчислить. Он либо поступает в учебное заведение с общежитием, либо возвращается к родственникам, либо получает квартиру. Он должен где-то жить. Если такого варианта нет, ребенок остается у нас.
Я — единственный педиатр на этот детский дом, у меня нет коллеги-сменщицы. Это очень тяжело.
У меня есть 28 календарных дней отпуска. Но так как мои обязанности, кроме меня, никто делать не может, то в отпуске я обычно на работе. Я могу со спокойной совестью уйти куда-то на обед, прогуляться, но, тем не менее, свои обязанности нужно выполнять. Бумажки кроме меня никто не заполнит. Детей кроме меня никто не осмотрит, лечение не назначит.
Плюс работы в детском доме по сравнению с обычной поликлиникой в том, что нет общения с родителями. Значит, нет проблем с назначением лекарств: я делаю назначения и понимаю, что они будут выполнены ровно так, как я их назначила. Родители могут зайти в интернет, почитать отзывы, либо, основываясь на своем опыте, поменять терапию. А здесь я сделала назначения, и их выполнили.
Мы — государственная структура, у нас идет госзакупка: в конце года мы планируем закупку на весь год. И потом мы уже не можем это сильно поменять.
Иногда приходится лечить тем, что есть. Иногда используем «детские деньги»: если ребенок — сирота, каждый месяц ему на сберкнижку «падают» деньги от государства.
Либо родители платят алименты, если они лишены родительских прав. Тут могут быть проблемы, потому что не все родители платят эти деньги. То есть у ребенка может не быть денег, на которые ему купят лекарства. Чаще всего при острой необходимости я иду к директору.
У детей из детского дома много неврологических заболеваний на грани с психиатрией. Во многом это зависит от того, в каком возрасте ребенка забирают из семьи. Это проявляется в поведенческих нарушениях: гиперактивность, агрессия, которая нуждается в седативной терапии.
Я общаюсь с психологами, спрашиваю их мнения. Плюс подключают воспитателей и консультации участкового психиатра или невролога. Но, по факту, помочь получается очень редко. На самом деле, к сожалению, у нас люди настолько загружены заполнением бумажек и соблюдением норм и правил, что на детей часто времени просто не хватает.
Большая проблема этой системы: дети живут по расписанию. Утром они встают, идут в столовую, затем школа, после школы обязательные кружки. Потом выучить уроки, и отбой. И все. Воспитателям нужно проследить, чтобы ребенок был одет, подготовил уроки, посетил все кружки. Мало возможностей просто поговорить с ребенком. На помощь самому ребенку элементарно не хватает сил.
Ребенок справляется с этим так, как он может справляться. То самое агрессивное поведение, девиантное поведение со всеми вытекающими проблемами.
Я шла не совсем в медицину, я шла именно в педиатрию. Мне очень нравится работа с детьми. Это самые светлые, чистые, открытые люди. Первое время вообще очень сложно было, когда я читала истории детей: почему они здесь находятся, через что им пришлось пройти. Сложно от этого абстрагироваться. Сложно смириться и с самой системой, и с тем, что здесь происходит.
Уже полгода думаю о том, чтобы уволиться. Но меня затянуло.
Да, это сложно, но я очень привязалась и к месту, и детям. Я больше нигде не найду такого тесного взаимодействия с детьми, которое мне нужно и которого хочется.
Я устраиваю «малышковый день». У нас есть две дошкольные группы с детьми от трех до шести лет. В пятницу утром я брала свой фанендоскоп и шла к ним. Просто пообщаться, узнать, как у них дела. Детям не хватает этого, особенно маленьким. У них такой период, что они ко всем тянутся. Они мне давали то тепло и разрядку, которые мне были нужны. И я им немножко помогала. Я понимаю, что мой вклад очень маленький. Но у меня есть возможность хоть как-то поговорить с ними. Воспитатели не все на это способны, и не всегда у них есть такая возможность.
Я пытаюсь дать им понять, что со мной можно нормально поговорить, что я выслушаю и пойму. Но очень сложно не привязываться к ним. А привязываться нельзя: они сильно это чувствуют, надеются на это. И как только ты пересекаешь грань, появляется проблема. Не всегда получается ставить границы. Хотя как-то пытаюсь это сделать. Когда понимаю, что я слишком близка стала с ребенком, и он ко мне привязывается, я пытаюсь отстраниться на некоторое время. Потому что это будет болезненно для всех.
«90% детей здоровы, и им не нужны анализы и обследования!»
Мария, Петербург
Частная клиника
Стаж работы: 25 лет
Зарплата: процент от чека.
— Я пришла в детскую частную медицину в начале 2000-х, когда она только начиналась. Раньше медицина в России была одна — основанная на личном мнении и на опыте. И клиники тоже были примерно одинаково ориентированные. Работала система откатов, неважно, явных или нет. В открытую говорили, что чем больше человек оставил денег в клинике, тем ты лучше врач. Других клиник не было. Были врачи, которые в таких условиях могли работать, сохраняя свое лицо. Их не трогали, потому что у них был очень большой поток пациентов. Их терпели. А были врачи, которые работали по этим навязанным схемам. Верили ли они искренне в эти схемы, я не знаю. Я так никогда не работала, поэтому не могу сказать, что ими руководило.
Сейчас стали появляться другие клиники, потому что в России стала появляться другая медицина. Их называют клиниками доказательной медицины, но, по факту, это просто нормальные клиники. Я их называю цивилизованными. Там работают врачи, которые ставят нормальные диагнозы, а не те, что есть только в голове у какого-нибудь профессора. Например, в таких клиниках не ставят диагноз вегето-сосудистой дистонии, не ставят аллергию всем подряд, у кого есть какие-то проблемы с кожей, не лечат то, что не требует лечения. У детей масса заболеваний, которые проходят сами. Это особенности детского возраста. Например, масса сыпей, которые возникают после вируса, розовый лишай.
В таких клиниках врачи не сажают ребенка на диету, потому что у него красные щеки.
У красных щек может быть миллион причин, и аллергия там занимает очень маленький процент, если речь только о щеках.
А в головах многих любая сыпь — это аллергия.
В такие клиники набирают, в основном, молодежь. Обычно это доктора в пределах 35-40 лет, перспективные. Они читают международные источники, знают английский. Я в данном случае — исключение из правил. В моем возрасте врачи обычно как лечили тридцать лет назад, так и лечат.
Мы назначаем мало анализов и обследований, и только если они нужны и реально могут что-то изменить. 90% детей, в целом, здоровы, и им не нужны бесконечные анализы и процедуры. Финансово это не очень выгодно. Поэтому, как правило, это клиники с высокой стоимостью консультации врача.
Мне работается очень комфортно. Так было более-менее всегда, потому что я всегда работала так, как считала нужным, исходя из интересов пациента. Меня никогда не интересовал вопрос среднего чека. Возможно, я была неудобной, но мне никто и никогда не тыкал это в лицо.
Я работаю 25 лет и 25 лет бесконечно учусь. Мне кажется, месяца не проходит, чтобы я какие-то курсы не проходила или лекции не слушала.
Клиника много дает возможностей учиться и достаточно много делает для образования своих сотрудников: мастер-классы, лекции, значимые скидки на конференции.
Но я считаю, что я в состоянии оплатить это сама и часто учусь за свой счет. Не потому что я такая гордая. Просто думаю, что, возможно, кому-то это нужно больше, чем мне. У меня взрослые дети, я никого не кормлю, не содержу и могу себе позволить оплатить обучение сама.
Бюрократии здесь точно меньше, чем в государственной медицине. Я стараюсь ее избегать и делаю тот минимум, чтобы меня не поругали. Единственное, я очень щепетильна в ведении медицинских карт. Тщательно записываю свои мысли, осмотры. Я росла и училась в Советском Союзе, меня так приучили: мы пишем для прокурора. Это засело очень глубоко. Но это я сама делаю, меня никто не заставляет.
Клиники доказательной медицины можно пересчитать по пальцам. В Москве их, может, десять. В Петербурге еще меньше. Воронеж, Краснодар, Ростов-на-Дону, Уфа — мы их собираем, как жемчужины. Точно есть доктора — в Перми я знаю, в Московской области — классные, талантливые доктора, но работать они могут и в госструктуре, и в обычной частной клинике.
Сейчас, конечно, многие спекулируют словами «доказательная медицина».
Вы можете прийти к врачу просто с ОРВИ и послушать, что он говорит. Если вам скажут промывать нос, поить, любить и смириться с тем, что ребенок, который пошел в детский сад, болеет каждые две недели, то, наверное, врач хотя бы примерно понимает принципы доказательной медицины.
К сожалению, очень тонкая грань. Иногда врачи говорят: «Мы за доказательную медицину», — но настолько упираются в гайдлайны, что шаг вправо, шаг влево считают преступлением против доказательной медицины. И от этого иногда смысл немного размывается, и пациент остается неудовлетворенным. Люди ведь все разные, всех в гайдлайн не засунешь.
Если вам врач при ОРВИ не назначил ничего, кроме промывания носа и обильного питья, сразу сказать, что это суперврач, я тоже не могу. Он может быть достаточно ординарным или даже бездарным, просто запомнил, что при ОРВИ не надо назначать виферон в попу. И это уже делает его на общем фоне звездой.
Понять, ваш ли врач перед вами, можно, только решив вместе какую-то сложную проблему. Смотрите, как врач себя ведет, насколько он вас слышит, насколько разделяет ваши взгляды, не давит на вас, не обвиняет. Врачи очень любят обвинять: «Да это мамаша что-то съела!», «Это мамаша инстаграма начиталась!». Понимаете? Бесконечная история, когда во всем виновата мама, и думает она неправильно, и ребенок у нее себя плохо ведет, потому что она его плохо воспитала.
Без самообразования родителям сложно. Надо что-то почитать самому, тем более, сейчас очень много пишут. Подпишитесь на трех врачей в «Инстаграме», и вы поймете логику. Мои подписчики тоже говорят: «Мы или сначала читаем вас, потом идем к врачу. Или сначала идем к врачу, потом читаем вас. И нам есть, с чем сравнить».
Нет единого рецепта, волшебного слова, пароля. Мне кажется, нужно искать врача, который будет разделять ваши ценности.
Ссылка на оригинал: https://www.pravmir.ru/ya-ne-hochu-byt-rabom-sistemy-pediatry-anonimno-i-chestno-o-svoej-rabote/